информация о персонаже
- Рита родилась в один из тех дней, когда сотни бездомных орошали своей кровью улицы, а смерть врывалась без предупреждения в каждый дом. Маленькое непорочное дитя стало яблоком раздора в семье фабричных рабочих, отстаивающих право на свое существование: отец предлагал убрать неугодное дитя, лишний рот, который – он был уверен – подпишет путевку в могилу всей семье. 7 братьев и 2 сестры, не по годам старая седая мать, отец, суровый и жестокий лжец… Чем было вызвано публичное отрицание и стойкая ненависть к малышке? Одна блондинка в семье, где отродясь светловолосых не было, одна голубоглазая в семье кареглазых – одним своим появлением она осудила свою мать на общественное презрение и порицание, не выдержав которого, старая женщина сломилась. Она умерла в муках, так и не успев обеспечить свое дитя приличным образованием и хоть несколько смягчить неприступный нрав мужа. 
С первых дней девочку учили выживать, рвать когтями за свою жизнь, учили эгоизму и себялюбию, ошибочно полагая, что это станет основой твердого и вспыльчивого характера девушки и поможет вырваться в люди.
- Голод, страх и боль – эти слова предельно просто опишут ее первые годы жизни. Чужая среди своих, девочка на побегушках рано научилась воровать, добывая себе крохи на пропитание, которых едва хватало на поддержание жизни в едва теплящемся девичьем теле. До 20 лет была служанкой в неродной семье, мысленно проклиная и желая всем смерти.
- С каждым днем оставшиеся крохи терпения развеивались по ветру, а гнев и ярость заполняли шальную голову; с каждым днем она становилась раздражительнее и жестче. Казалось, повод был невелик – еще одно оскорбление от брата, одно из тысячи, сыпавшихся на ее голову повседневно, но Рита твердо решила изменить свою жизнь. Выбора, с кого начать, не стояло – родной дом полыхает, выбраться из охватившего хижину пламени удалось лишь Рите, в глазах которой блистал загадочный огонек усмешки.
- Тогда же Ярош встречает влиятельного местного торговца, поспешно обручившегося с ней, простой бесприданницей, взамен попросив лишь одно – ее жизнь. Девушка стала хладнокровной, но приобрела власть, богатство и признание, но первым ее делом была помощь беднякам и сиротам, скитающимся по охваченной страхом стране.
- До 1997 Рита умиротворенно жила в Чехии, стараясь всячески скрасить социальную неравность, привлекая все большие силы общественности к борьбе с этой проблемой. Авторитет для многих, но не для самой себя, Рита избрала для себя нелегкий путь: наставница бездомных, покровительница нищих, она стала «королевой» гетто, вознесшего ее образ до небес. Казалось, что еще нужно девушке? Ярош было скучно, Ярош нуждалась в эмоциональной встряске, которая заставила бы ее избегнуть попадания в апатичные сети мира сего.
- Эмигрировала в Россию в 2000-х, решив обосноваться там. Имея за душой миллионное состояние, собиралась изучить жизнь российских бездомных изнутри, что поначалу получалось не слишком хорошо. Девушка не раз напарывалась на лезвие заточенного ножа, кулаки местного главаря или отборные ругательства головорезов, но всегда выходила сухой из воды: природное обаяние в сочетании с даром убеждения делали свое дело.
- Ярким эпизодом ее жизни стала встреча с маленькой Ириной, самовольной беженкой из собственного дома. В ее судьбе, ее взглядах, характере Рита нашла отражение собственных, что способствовало сближению девушек, впоследствии ставших хорошими подругами. Они стали проводниками друг друга в столь разные культуры стран, они стали наставниками, поддерживающими и ободряющими друг друга в случае неудачи. Однако все было чересчур идеально, чтобы продлиться вечно…
Ира, доверившись старшей «сестричке», раскрыла ей главную правду – она способна творить магию, а значит, "дурешка", как ее ласково называла Рита, - ведьма. Словно из ушата ледяной воды окатили тогда Ярош – вампирша, всем сердцем привязавшаяся к Ирине, с детства устраняла любую потенциальную угрозу своей жизни. Не один день Рита размышляла над тем, как ей поступить, но в итоге крушить собственную грациозную систему правил и принципов, никогда не изменявшую ей в отличие от людей, не стала. Собрала банду, приказала убить – на нее смотрели искоса, не понимая, какой вред могла нанести ей бродяга, но отказать не решились. Трое мертвы, Рите удалось сбежать… Да, она винила и упрекала себя, терзала мыслями о собственной ничтожности, но, пойдя на это, показала свою слабость – слабость перед смертью.
- Позорно бежав с поля битвы, Ярош затаилась на пару лет, затем решила путешествовать. Англия, Япония, Испания, Австралия – страны мелькали, как колода пестрых карт таро, одна из которых оказалась роковой – Америка. Кто знал, что, убежав от судьбы, она сама падет к ней в руки? Ирина...
отношения
Наставница в худшие годы жизни Ирен, сестра не по крови, лучшая, когда ей приходилось встречать, в единый миг обернувшаяся жестокой предательницей. Будем отыгрывать противоречивые чувства девушек и разные моменты их биографий)
дополнительно
Я не буду требовать повальной активности во флуде, игре – все мы люди, у всех за спиной висит груз реальной жизни. Так что мне достаточно стабильности персонажа, ну а главное – ваша любовь к нему, без этого все равно ничего не получится.
пост

/

Mirror mirror wheres the crystal palace
But I only can see myself
Skating around the truth who I am
But I know, dad, the ice is getting thing
Невесомая стопа описывает круг по неметеному полу, вздымая покоящуюся пыль, революционно обвивающую изящные лодыжки;  руки, готовые преломиться под тяжестью грубого свитера, сметают с табуретки швейные принадлежности, оставившие на ладонях кровавые подтеки и многочисленные саднящие царапины – я устала. Бессердечная гравитация высасывает из моих тканей последние соки; сопротивляюсь, словно лисица, угодившая в капкан, но силы планеты куда превосходят мои, я истощена морально и не могу дать отпор как раньше. Заложница случая, я не вправе ступить и шагу, не будучи осужденной обществом.  Скользя бесчувственными онемевшими ногами по тернистому деревянному полу, раздирающему мою кожу; все больше сжимаюсь в неопределенную эфемерную амебу, приспосабливающуюся к условиям существования под прессом общественности, гнетущей «помешанную» Ирен. Цельное полотно моего существа рвут на части дерзкие соседи, былые друзья, враги и недоброжелатели, в вязкую труху стирая тленную ткань бытия избитой судьбой Ирен. Сильна ли я вспомнить, когда все пошло не так? Провести тонкую грань между безбедной жизнью всеми почитаемой семьи и крайним ничтожеством нынешнего положения? Негатив, презрение, ненависть – все копилось в течение многих лет, излившись на одинокую девушку, потерявшую все и  не обретшую ничего взамен. Разве это справедливо – так садистски насмехаться над беззащитной личинкой личности?
Зачем я все это затеяла? Риторические вопросы разрывают мою голову, я с трудом отрываюсь от поблекшего обесцвеченного временем пола и, едва волоча отекшие непослушные ноги, отдаю тяжесть тела наспех сооруженному вчерашней ночью гнездышку из пледов, подушек и овечьих одеял, погрязнув в сохранившемся в нем тепле моего утреннего тела. Восковые пальцы тянут на себя тяжелый отрез войлока, когда-то привезенный отцом из России; единственный пригодившийся мне урок этого тирана – растительные волокна способны удерживать тепло, чем я и пользуюсь: обмороженное тело мгновенно упивается нежным жаром пристанища, застынувшая кровь набирается сил и циркулирует в штатном режиме, паучьи пальцы – единственное, что привязалось к морозу комнаты изо всех сил, но горячим дыханием не оставляю им выбора. Беглый взгляд насыщенно синих глаз нехотя ощупывает захламленный интерьер бедной комнатушки на окраине деревни, натыкаясь на единственный атрибут роскоши и королевской красоты – старинное мамино платье белого струящегося шелку, скромно и непритязательно устроившееся на дверке антикварного резного комода – моего любимца, трепетное отношение к которому я сохранила, несмотря на минувшие горести жизни. И вообще, к нему у меня устоялось особое, ни с чем несравнимое отношение – это был своеобразный алтарь, проводник в мир прошлого, на которое я променяла текущую бескрасочную приземленную жизнь. Переливающийся атлас кремового платья нелепо гармонировал с окружающей его серостью и бездарностью, но я могла поклясться, что облегающий корсаж с дождливой юбкой в пол превзойдет все ожидания семьи Майклсон, организовавшей «Зимнюю встречу» - да, я была поклонницей зимы как времени года, но не праздного торжества с напыщенным пафосом и презрением лиц, но я должна (кому, милая?) доказать, что здорова, что оправилась от потери отца, что живу полной насыщенной жизнью и счастливо принимаю все ее подачки. Я должна лгать. Снова.
Марафон в никуда времени прерывает нарастающий гул голосов за нестойкими стенами моей обители. Сколько я пролежала в томительном забытье неизвестно, однако за время разделения моего досуга с накопленным ворохом пледов за окном успело погаснуть дневное светило и воцарилась таинственная недосказанность полумглы,  тускло проникающей в комнату в роли случайной беженки. И я бы рада стать для нее лучиком надежды в темном царстве непроглядной, безвылазной ее болезни, но, как не стыдно осознавать это, страшусь ее пугающей бледной безнадежности, хилого тела, покрытого синеющими озерами язв, поблекших глаз, жизнь из которых тянет ночь – старшая сестра неумехи мглы, куда более могучая, властная, державная правительницей мира огненной геенны. Я мечусь, желая выхватить падающее тело из мира крепкого транса, но предчувствуя гнев мертвой греховной ночи, даю отпор внутреннему побуждению спасти жизнь безвылазной больной. Вершительница судеб, я не в состоянии отвергнуть существующую действительность, но вполне способна направлять ее потоки в нужное русло.
Аккуратно выудив согревшуюся ногу из-под массивного войлока, нехотя прикасаюсь к ледяному полу, одергиваю пораженную изгнанницу, спеша накинуть легкие тапочки, отброшенные ранее в сторону – в голове складывается предельно ясный алгоритм – донести согревшееся тело до плюшевых тапочек. Перебежками достигаю цели, погружаю ноющие от резкой сменой температуры стопы в приятный мягкий стертый бархат маминой спадающей с моих узких ног домашней обуви и, шаркая, цепляя носами неровности пола, ежась, бреду к разбросанным иглам и ниткам, терпеливо начинаю собирать устроенный несносною мной беспорядок, завожусь от этой работы, но сохраняю запал энергии и идейности на преобразование платья, за трансформацию которого я взялась из-за абсолютно захлестнувшей меня скуки. Стежок за стежком, я ушивала прихотливую мягкую ткань, расшивала корсет мерцающими в тусклом свете свечей тысячами невероятных оттенков жемчужинами, доставшимися мне также в наследство. Когда-то мы были одной из самых влиятельных и обеспеченных семей в поселении, были завсегдатаями балов, а мне пророчили будущее пользующейся популярностью среди обеспеченных аристократов девушки. Увы и ах. Но поверьте, ни минуту своей жизни я не сомневалась в правильности принятого когда-то решения идти наперекор обществу: не быть безвольной рабыней-содержанкой, стыдливо воротящей взгляд от каждого юноши; не стать изнеженной жеманной девицей, только и умеющей, что вышивать крестиком, нет, я просто не могла позволить себе нести свою жизнь в образе личинки, не перевоплотившейся в сияющую счастьем бабочку. Я была сильной, волевой, страстной, неуемной и непосредственной; не желала продавать девственное богатство души скопившимся вокруг меня стервятникам – посредникам, желающим отвоевать право владения на роскошный букет душевных качеств. Как мне удавалось до сих пор увиливать от их преследования – неведомо, но одно я знала наверняка – пока во мне теплится жизнь, я буду уходить от гнета святой инквизиции, целью своей жизни поставившей перевоспитание и преобразование выходящей за рамки Ирен.
Чувствовать косые взгляды я начала, заведя дружбу с Финном – моим соседом, сыном Майкла и Эстер, нисколько не перечивших нашему теплому дружескому общению. Еще бы. Финн – отражение меня в мужском отличье, лишь более мужественный и спокойный, не склонный к передрягам и внезапным аффиксальным идеям. Кажется, мы должны были родиться братом и сестрой – вечно восторженными, пышущими надеждами, социально активными, со своими непреклонными принципами и мнениями, но были всего лишь соседями, вызывающими массовые дискуссии насчет  наших межличностных отношений и во что они, это отношения, могли бы перерасти, наберись Финн смелости, я – решительности, мы оба – любви и гуманизма. Да, я с уверенностью могла констатировать, что Финн являлся лишь моим лучшим и, пожалуй, единственным другом, я не рассматривала его как объект построения семейных отношения, да и была против такого развития; я заботливо любила его, как старшего брата, как единомышленника, как…соседа, но отнюдь не любовью девушки к юноше. Мы оба осознавали это, мы оба довольствовались существующим раскладом, не желая совершенствовать и идеализировать стойкие равноправные чувства. Старались пропускать мимо ушей нарастающий шепот сплетен, отголоски которых крушились о стену нашей непреклонности, но, не давая должного отпора, вмешивались в безразборное столпотворение чуждых по духу людей, гнили среди них, но столь заплутали в лабиринте скандинавского бога Локи, устраивающего хитроумные замысловатые ловушки для наших запинающихся отношений. И все же мы пробивались через тернии к звездам. И я иду на бал из-за него – слишком много недосказанности в последнее время, слишком много увиливаний от ответов, фальшивых нот в чистом баритоне – буду ли я собой, если не разберусь в причинах? Буду ли я проворной, ловкой Ирен, сумевшей когда-то отстоять право на прозрачную дружбу с ним? В конце концов, буду ли я его близким и родным существом, которому можно безоговорочно довериться?
Воющее завывание десятков голосовых призраков начинает затихать, постепенно становясь лишь мимолетным мифическим воспоминанием – беглым взглядом сквозь запотевшее стекло пытаюсь определить время – около семи, пришло время собираться на бал. И пускай меня сочтут непунктуальной, ведь я уже просрочила свой визит, но для меня не существует условных временных границ, лишь необъятность текучей массы, распоряжающейся нашими жизнями, обмывающей наши обнаженные кости, обтачивающей каждый миллиметр нашего тела, разума, сознания в безуспешных попытках найти формулу идеального человека. Мы плывем по его течению, одни – не сопротивляясь, другие – отстаивающие способность автономного существования, третьи – зреющие на восстания, накапливающие силы для упорного толчка против течения, против времени, против мира. К последним отношу себя и я. Беспокойство и тревожность с каждым днем все нарастают, энергетической капсулой отделяя меня от ледяной тягучей массы, приподнимая над суматохой, царящей внутри ее, и с каждым днем накапливающей энергию для резкого рывка против устоев, ценностей, законов и норм морали. И я почти готова восстать, подняв за собой, как лидер, сомневающиеся погребенные под толщей жижи слои. Но пока я выжидаю…
Тяжелый шелк затмевает непорочную красоту обнаженного тела; платье, опоясывающее осиную талию и ручьями стекающее к полу, подчеркивает белизну мерцающей в сумраке кожи; выгодно оттеняет неуложенные морозно-каштановые волосы, неаккуратными локонами спадающие на низкие статные плечи. Сую ноги в изящные миниатюрные туфли, мгновенно поглощенные переливами длинной переливающейся ткани; ступаю к зеркалу. Пройдясь по волосам деревянным гребнем, заплетаю в некоторые пряди серебристые нити, словно драгоценные камни сверкающие при падении преломленного света, откидываю естественные кудри , собирая некоторые серебряным гребнем – завершающим штрихом в моем зимнем, ледяном образе.
«Бал», - слово эхом отдается в легкой голове, не веря себе, мимолетно проношусь у зеркала, краем глаза замечая приводящий в восторг вид: теплый оттенок шелка оставляет размытый шлейф своей великолепности, гуляющий в волосах ветер приподнимает их, кружит, раскидывая пряди по незащищенным плечам, на помощь которым приходит короткое меховое манто, в спешке накинутое на легкий стан. Выхожу из дома, наслаждаясь морозной ясностью зимней ночи: небо покрыто крапинками золотых жемчужин, перекликивающихся с моими, наметанными на платье; чернеющие стволы оголенных деревьев, припорошенных снежком, мистически покачиваются на вьюжном ветру; поблескивающий ворох снежинок поскрипывает под приглушенными мягкими шагами. Боже, знала бы вся толпа, собравшаяся напротив моего дома, о моем желании зарыться в сугроб, подарив ему, хоть на мгновение, тепло своего тела, ощутить неуверенные объятия массы снега, навсегда погрязнуть в его до боли белоснежной чистоте, не оскверненной чернильными пятнами бытия.
Пункт назначения – я украдкой миную толкущихся во дворе людей, зная, что внутри меня поджидает куда более сладкий и желанный подарок – Финн, встречи с которым я жажду уже не один день. Проскальзываю в широкие распахнутые двери, мгновенно погружаясь в атмосферу праздного веселья и наигранного пафоса, сочившегося из каждой щели неправедных людишек, почтивших своим присутствием сбор по случаю прихода зимы. Словно в  высохшем лесу, продираюсь сквозь коряги людского достоинства, чувствуя на себя взгляды пожирателей, мгновенно заходящихся новой темой разговора – Ирен здесь, неужели она приняла приглашение? К моему большому сожалению, Финна на «окраинах» потоков людей, стекающихся в главную реку, нет – придется достигнуть центра роскошно обставленной залы, чтобы заполучить хоть минуту его внимания. Я чувствую себя крайне неуютно среди немилых мне людей, скользких типов, распускающих алчные фамильярные сплетни, но сдерживаюсь, решив вои что бы то ни стало достигнуть цели, объекта моего пристального внимания сегодня – в конце концов, не зря я разоделась, как пава? Внезапно среди прочих сгорбившихся, сутулых силуэтов замечаю ареал Финна и, облегченно вздохнув, нагоняю его, аккуратно водрузив свою ладонь на мускулистое плечо, словно на престол. Уставшие красные глаза, вымученная улыбка,  тяжесть в мимике – я застаю его далеко не в лучшем расположении духа, но, увидев меня, он, кажется, несколько приободрился, искренне улыбнулся, обняв меня, как при неофициальных санкционированных встречах, где мы упивались друг другом, сколько могли. Я ощущаю некоторую неловкость, буквально слышу нахлынувшее затишье людей, чьи взгляды обращены на нас – о, как это грубо, как неэтично и не по-светски позволять себе прикосновения мужчин! Виновато улыбаюсь, невпопад отвечаю что-то на сыплющиеся со всех сторон комплименты – язвительные, ненатуральные, искренние и безумные, завистливые и презренные; теша себе моментом, когда смогу остаться один на один с бессильным Финном, но…
-О, вот вы где. Ирэн. Финн, тебя разыскивает наша мать, - внезапным появлением охарактеризовав провал всех моих планов, Кол легким кивком головы убирает его с дороги, так неучтиво и негалантно сорвав цепь надежд, возлагаемых на этот вечер. «Нет, нет, Финн, прошу, откажись» - немо воплю я, с вызовом и укором глядя на замявшегося юношу, предпочетшего мне повседневные заботы. И, в общем, мне не привыкать, но почему так сжимается саднящее сердце?...Почему в душе зарождается чувство, что своей внезапной фееричной выходкой Кол забрал у нас с Финном остатки былого доверия и взаимопонимания?
-Ты прекрасно выглядишь, - улыбаясь уголками губ, протягивает он, оценивая меня шкваловым взглядом карих глаз. Хочется ответить ему, дерзко насмехнуться над его чувствами в ответ, но я, впрочем, обрываю порыв своей мысли, аргументируя  его неосведомленностью наших проблем. И все же, в голосе сквозит некоторое равнодушие и презрения: «Благодарю, мистер Майклсон», -  по правилам хорошего тона, я должна совершить реверанс, но я продолжаю стоять, приосанившись и вздернув головку, с дерзким блеском в глазах глядя на него. Я жду от него дальнейших действий, задаю высоту планки, я господствую над ситуацией, но несмотря на это, чувствую себя ее рабыней –не  подозрительно ли?

no matter how we try, it's too much history
too many bad notes playing in our symphony
so let it breathe, let it fly, let it go
let it fall, let it crash, burn slow
   Каково это – носить демонов в своей душе? Спросите у Никлауса Майклсона, древнего вампира, который еще несколько столетий назад украл мою свободу и обрек меня на вечные муки преследования, как поступил с еще тысячью невиновных людей, смею предполагать. Но можете спросить и меня, ведь я не хуже Ника познала годы страданий и бренного одиночества. Только благодаря демонам, которые живут внутри меня, я все еще жива. Ведь пять столетий назад в моей груди образовалась зияющая дыра, и по сей день напоминающая о причиненной боли где-то в области сердца. Заслужила ли я это? Ведь я не была плохим человеком, но однажды ступила мимо предписанных правил и поплатилась за это бессмысленностью вечности. Всю свою жизнь я потратила на то, чтобы защитить свой «скромный» зад от вампира, страдающего манией величия. Он никогда не смог бы загнать меня в свои кровавые сети, но сейчас я сама иду к нему прямо в руки. Зачем? Жить мне еще не надоело, не дождетесь. Вся проблема заключалась в том, что я передала все тузы в чужие руки и отказалась от роли ведущего этой игры. Но, как ни прискорбно, пока что это не избавило меня от навязчивого чувства страха. Я все терпеливо жду, когда же мой герой-спаситель скажет то, что так хочется услышать уже очень давно. Ведь я доверила ему все свои страхи, опасения и единственное оружие, которое имела – лекарство, над которым отныне не властна.
   Сладостными грезами наполнено нутро вампира, который хочет прожить хотя бы одну счастливую жизнь. Так много ли – просить пощады, когда сдался? И как болезненно может сейчас сказаться внезапно принятое решение отомстить? Успею ли я в нужный момент отбросить лишние мысли и сориентироваться, словно по аварийному зову? Безусловно. Но хватит ли ему ума покончить с погоней размером в пятьсот лет и прекратить ажиотаж вокруг своей драгоценной персоны? Возможно, он жаждет крайне ценной информации, которую я могу ему предоставить, но сейчас этот вариант является планом «В» и я собираюсь к нему прибегнуть, но лишь в том случае, если мне окажут необходимую поддержку.
   Не раз я задумывалась о том, что Элайджа мне слишком дорого обходится. Но затем я понимала, что это того в действительности стоит. Я знала, что он никогда не доверит лекарство безрассудному Клаусу, а с учетом его хвоста в лице Сайласа и вовсе можно не продолжать, ведь этот могущественный колдун являлся бы следующим, в чьи руки бы попала бесценная порция антивампиризма. Как именно она поможет ему – неизвестно, но ясно лишь то, что ни мне, ни Клаусу не выгодно возвращение мертвых разозленных душ с «той» стороны. Тем не менее, я посчитала, что поступаю правильно, когда доверяла лекарство старшему Майклсону, уж он-то им распорядится, как следует. Во-первых, оно мне ни на что, а во-вторых, я все еще надеюсь, что тем самым расположила Древнего к себе, завоевав его доверие, ведь это один из тех важных пунктов, которые стоит выполнить для того, чтобы начать жизнь с чистого листа и полюбить. Оставить в сердце, прогнившем и зачерствевшем, место для родственной души, ведь я так и не смогла забыть, а всей душой старалась. Элайджа не из тех, кто сможет оценить оболочку стервы Пирс, и за это я ему премного благодарна. Страх, который он меня заставил испытать однажды, совсем не похож на тот, который испытывают молодые вампиры перед наиболее взрослым, опасаясь лишиться головы на плечах. Это было что-то большее, затронувшее глубины почерневшей с годами вампирской души и проникшее в самые ее недра. В одно время я чувствовала укус совести и даже… стыд, ведь в глазах родных и столь близких проскользнуло… разочарование? Меньше всего сейчас хотелось мне потерять Элайджу, во второй раз пережить это будет намного сложнее. Но, совмещая приятное с полезным, не стоит спешить, ибо можно обжечься и потерять все, хотя казалось, что терять нечего.
   Уже двенадцать минут я стояла в назначенном месте и беспокойно поглядывала на часы. Шестнадцать пятьдесят семь. Ровное дыхание, слегка учащенное сердцебиение и каждую секунду хочется ходить из стороны в сторону. Сделав шаг вперед, я еще раз взглянула на часы, пока стук каблуков эхом отдавался от стен жилых домов на пустой улице. Легкий ветерок задел копну роскошных каштановых кудрей, и я развернулась в обратном направлении, почувствовав присутствие постороннего рядом.
   – Элайджа, – облегченно выдохнула я. «Я боялась, что ты не придешь?» – да, пожалуй, было немного волнения. Боялась я, что ты мне не поверишь, не дашь второго шанса – ведь прощение было бы наилучшим подарком. Однажды, после своего обращения в вампира, я поступила так, как никогда не поступила бы Катерина Петрова. Но была ли я прежней Катериной? Нет. Спрятав себя истинную под маской стервозной и властной вампирши, с годами слишком вжилась в роль и полюбила свою новую оболочку. «Никому не доверяй, ни к кому не привязывайся, внушай» – примерно с таким девизом мне удавалось счастливо проживать свои века в бегах от Клауса, но не легче ли отключить чувства, чем ограничивать себя в возможности любить и быть любимой? Удивительно, как только чувство заботы и привязанности может отвлечь и заманить в ловушку. Моя небезопасная игра в девятнадцатом веке преподнесла прекрасный урок: если хочешь остаться в живых – не позволяй прихотям взять верх. Это было ненарочной и глупой ошибкой в силу собственной неосторожности и со всей прилегающей горестью напоминало о причинах моих эгоистичных поступков, загоняющих в угол слабых и невиновных, не способных бороться за собственное счастье птенцов. Занимает ли эгоизм первое место в списке моих отрицательных качеств? Возможно. Век разочарования, отчаяния и лжи. Смогу ли я по-настоящему раскаяться, живя столькими обманами? Или созданная мною иллюзия настолько реалистична и беспощадна, что не отпустит по элементарному зову хотения? 
   – Ты говорил с Клаусом? – спрашиваю я вкрадчивым голосом, небольшими шагами сокращая расстояние между собой и Элайджей. Подойдя максимально близко, я накрываю руку Древнего своей и осторожно заглядываю мужчине в глаза, словно в попытках отыскать в них проблеск человеческой души, которая существует, я знаю точно. Никогда я не видела столько скрытой боли от утраты на лицах ныне живущих, сколько ее время от времени проскакивало в глазах Майклсона. И, несмотря на малопривлекательность этой эмоции, это давало надежду желать лучшего. Это доказывало то, что в нем больше человечности, чем в ком-либо.

playing with fire
   Дивный город Мистик Фоллс. Пусть изначально он покажется неприметным и до смертной скуки тихим городком, но, как ни странно, люди прибывают сюда каждый день, некоторые остаются здесь надолго, пока смерть не настигнет их тушки, а некоторые и вовсе навсегда, то ли найдя уединение в этом небольшом и захолустном месте, то ли обратившись в вампира, активировав свой ген оборотня или открыв свои ведьмовские способности. О, Мистик Фоллс – город открытий, бед и отчаяний. Раскаяния ты здесь не встретишь, потому что все, кто когда-либо терзался и по-настоящему сожалел о своем поступке, вероятнее всего, давно мертв. Так уж здесь принято: если ты слаб – становишься легкой добычей для ночных существ, а если силен – пожалуй, жизнь в Мистике тебя рано или поздно сломает, ты только найди повод здесь остаться и пережить все нагрянувшие неприятности, если посчастливиться. Конечно, жизнь каждого, так или иначе, имеет такой девиз, но в других городах, чьи заголовки утренних газет не пестрят громкими словами о зверских убийствах, уровень жизни значительно выше.
   Что я делаю в Мистик Фоллс? Почему, будучи в шкуре вампира вот уже двенадцать лет, я все еще продолжаю здесь жить? Почему я не могу уехать из этого проклятого города? Вероятно, потому что я поистине упрямая, настойчивая и слишком уж самоуверенная. Стерва? Да, наверное. Сказать честно, я лишь процентов на тридцать пять верила в то, что лекарство попадет в итоге в мои руки, но такова ли правда? К сожалению или счастью, но узнаем мы это наверняка нескоро, ведь пресловутому лекарству от вампиризма придется пройти весьма тернистый путь и лишь потом попасть в руки тому, кто, скорее всего, совсем не заслуживает такого подарка судьбы. Но знаете, что? Сдаваться сейчас я не собиралась, ведь все это – только начало моего пути, а значит, необходимо заручиться поддержкой кого-то наиболее ловкого и хитрого и наименее осведомленного. Относительно недавно вместе с историей о могущественном и устрашающем Сайлосе до меня дошли и слухи о Пятерых охотниках, чье предназначение заключается в том, чтобы истребить всех вампиров на земле. Нет, ну это смешно, на самом-то деле. Но речь не об этом. Не без помощи знакомых и друзей мне удалось раздобыть связь с одним из этих охотников, а если быть точнее, то одной – это девушка. Видимо, она и сама не понимает, что с ней происходит, но она не сглупила и послушала свое нутро, которое точно призывало к лишению жизней некоторых странных личностей. Мне это, конечно, было на руку, ведь я могла поведать девушка свою версию всей этой таинственной и доселе не до конца разгаданной истории с лекарством. Главной задачей является не попасться в ее охотничьи сети, иначе вряд ли до ее ушей в ближайшее время дойдут нужные сведения, а я и вовсе окажусь по обратную сторону мира сего – в каком-то чистилище сверхъестественных гневавшихся существ.
   Легким движением руки толкнув дверь в бар, я сделала шаг вперед и осмотрела помещение в поисках той, которой чуть более суток назад сделала анонимный звонок с просьбой посетить Мистик Фоллс и получить очень полезную информацию. Заметив похожую девушку на другом конце зала, я заняла столик параллельно барной стойке и стала наблюдать за действиями незнакомки. Сравнив брюнетку с фотографией на своем телефоне, я через несколько секунд была уже точно уверена в том, что это та самая Вирджиния. Остается дождаться лишь того самого представления, когда она докажет свою боевую готовность. Уже через пару минут к Вирдж подплывает какая-то малолетняя блондинка, с которой я разговаривала примерно полчаса назад, убеждая юную вампиршу в том, что если она поможет мне – я в долгу не останусь. Правда, я не уточнила одной, но самой важной детали – если все пойдет по плану, отдавать долг мне будет уже некому. Я рассматривала и тот вариант, что, возможно, я переоценила возможность охотницы из братства Пяти, а поэтому она может не только отвлечься и не сообразить, что перед ней самый, что на то есть вампир, но и стать его жертвой. Конечно же, я бы спасла Лоуренс, а ее собеседнице дала бы пинка под зад, но сейчас я молча наблюдала за завязавшимся знакомством со стороны и просто надеялась на то, что Вирджиния оправдает мои ожидания.